О моем учителе: Апресове Владимире Григорьевиче

Материал из Милләттәшләр
Перейти к: навигация, поиск

Луппов Анатолий Борисович

О моем учителе: Апресове Владимире Григорьевиче

«В жизни каждого человека обязательно встречаются люди, которые определяют его дальнейшую судьбу. Таким человеком в моей жизни был Владимир Григорьевич Апресов - замечательный музыкант, пианист, педагог. В 1951 году я поступил на фортепианный факультет Казанской консерватории, и В.Г.Апресов взял меня в свой класс.
Принимая меня, Владимир Григорьевич, конечно, рисковал, так как музыкой, а тем более игрой на фортепиано, я начал заниматься только с 17 лет. И хотя на вступительном экзамене я довольно лихо играл трудную программу («Лунную сонату» Бетховена, Этюд ре-диез минор Скрябина и Первый концерт Рахманинова), на первых же уроках он понял всё. Впереди была долгая и трудная работа над звуком, над техникой, над фразировкой и т.д. Что мне пришлось пережить и как много заниматься первый год, знаю только я сам. Всё же к концу учебного года дело наладилось, и Владимир Григорьевич был доволен моими успехами. Много позже он рассказывал мне, как после экзамена на обсуждении моего исполнения Леман Альберт Семёнович сказал: «Гнать надо этого молодого человека. Он же весь Этюд играл на одной педали!» Речь шла об Этюде Листа ре-бемоль мажор, который приходится играть с густой педализацией арпеджированных гармоний. Хотя Владимир Григорьевич много занимался со мной этой педализацией, видимо, от волнения я несколько переборщил.
Заниматься у Владимира Григорьевича было очень интересно. Он придумывал различные упражнения для быстрого разогрева пальцев, для ускоренного развития техники, которые очень помогли мне в овладении виртуозной игрой. Честно говоря, я и сейчас играю их (особенно, если долго не садился за рояль), чтобы быстро восстановить форму. Мы, трое друзей из его класса - Илья Ициксон, Вениамин Вотрин и я - много обсуждали наши проблемы и занятия с Владимиром Григорьевичем. Сами придумывали разные упражнения для пальцев и соревновались в игре трудных пассажей. Всё это было очень интересно, и все исходило, конечно, от Владимира Григорьевича. Для всех нас В.Г.Апресов был непререкаемым авторитетом. До сих пор храню ноты всех своих программ со скупыми пометками любимого педагога. И так хочется вернуться в прошлое, в молодость, в учебу и снова пообщаться с Владимиром Григорьевичем. Но, увы, время уходит безвозвратно. Его нет уже многие годы. А прожил он всего 67 лет, еще жить бы да жить!
К концу второго курса я так преуспел, что Владимир Григорьевич поручил мне выучить Четвертый концерт Рубинштейна. Несмотря на то, что этот концерт чаще всего играют в музыкальном училище, он совсем не легкий, в нём есть несколько очень коварных мест (быстрые пассажи параллельными секстами и обилие двойных октав). Я сыграл его на юбилейном концерте Антона Рубинштейна с консерваторским оркестром под управлением выдающегося музыканта, дирижера Исая Эзровича Шермана - главного дирижера Татарского театра оперы и балета и руководителя оркестра студентов консерватории. О Исае Эзровиче Шермане, его работе в оперном театре, работе со студенческим оркестром можно написать книгу - настолько это была интересная и неординарная личность. Достаточно сказать, что на премьеру «Катерины Измайловой», подготовленную им и поставленную в Татарском театре оперы и балета, приезжал сам Дмитрий Дмитриевич Шостакович, знавший Шермана ещё по Ленинграду. На репетиции Шермана со студенческим оркестром мы ходили как на праздник. Столько интересного и полезного он рассказывал! До сих пор помню и как бы слышу его работу над Седьмой симфонией Бетховена. Чтобы не быть пассивными слушателями, мы с друзьями-композиторами напросились играть на ударных в его оркестре. А поскольку тогда не было класса ударных инструментов, он с удовольствием согласился. Я играл на большом барабане. Мы прошли хорошую школу оркестровой игры.
Очень хорошо помню, как Владимир Григорьевич работал со мной над Второй балладой Шопена. Она давалась мне с большим трудом. Только позднее я понял, что Шопен чрезвычайно труден для любого пианиста. А тогда мне казалось всё просто: вот цветок, вот буря, надо их как можно лучше изобразить, и всё в порядке. Но Владимир Григорьевич требовал большего: надо пережить эту музыку, пропустить через себя, и играть так, как будто это твоя музыка. Несмотря на то, что в это время я уже параллельно занимался композицией у Альберта Семеновича Лемана, у меня никак не получалось «присвоить» балладу Шопена. Конечно, я сыграл её на экзамене неплохо, но всё же был и сам не доволен исполнением, и Владимир Григорьевич - тоже. А вот со Вторым фортепианным концертом Листа получилось всё удачно, несмотря на большие трудности в мелкой технике, виртуозности. Владимир Григорьевич подсказывал, как лучше преодолеть эти трудности, давал вспомогательные упражнения; больше всего он работал над лирическими эпизодами этого концерта, что было чрезвычайно интересно. Наступил пятый курс, а с ним проблемы программы для госэкзамена. Владимир Григорьевич дал труднейшую: Первый концерт Чайковского, «Аврору» Бетховена, ля-минорный Этюд-картину Рахманинова. Как сейчас помню всю работу Владимира Григорьевича со мной над этой программой, бережно храню ноты с его пометками. Иногда сажусь за рояль, проигрываю эту программу и чувствую, как будто Владимир Григорьевич также сидит слева за вторым роялем. Снова погружаюсь в свою молодость и в то счастливое время. Госэкзамен был сдан отлично. На торжественном акте я сыграл первую часть концерта Чайковского со студенческим оркестром под управлением Павла Григорова.
Кроме специальности Владимир Григорьевич вёл занятия со своими учениками и по камерному ансамблю, поскольку в то время педагога по этой дисциплине не было. У нас ещё на третьем курсе счастливо сложилось великолепное трио: Герман Гаврилов - виолончель, Борис Каплун - скрипка и я - фортепиано. Вместе мы переиграли в классе Владимира Григорьевича множество произведений для трио: венских классиков, Шумана, Мендельсона, Чайковского. На госэкзамен Владимир Григорьевич дал нам Трио Бабаджаняна, только что появившееся в печати. Я очень хорошо помню, как Владимир Григорьевич работал с нами. Это был вдохновенный процесс соединения трех инструментов в единое целое. Как замечательно он добивался единой фразировки, нюансировки, динамики! Мы были бесконечно увлечены этими занятиями. К сожалению, это замечательное трио теперь почти не звучит. А еще неизмеримо жаль, что мои друзья, талантливейшие музыканты Герман Гаврилов и Борис Каплун так рано ушли из жизни.
Владимир Григорьевич Апресов был своеобразным и неординарным педагогом со своей ярко выраженной школой. Я бесконечно благодарен ему за то, что из меня, неотесанного, не очень подготовленного к консерватории юноши из Йошкар-Олы с пятилетним «стажем» занятий на фортепиано, он сделал приличного пианиста. Мало того, видимо, он посчитал, что я хорошо усвоил принципы его школы и после окончания консерватории оставил меня своим ассистентом. Так он определил всю мою дальнейшую судьбу и карьеру. Казанская консерватория с его легкой руки стала моим родным домом и остается до сих пор. Несколько лет я увлеченно занимался с его учениками: Милой Величковской, Норой Казачковой, Кирой Шашкиной и многими другими. А затем получил свой класс и выпустил более десятка пианистов. Но усиленные занятия композицией и страстная увлеченность сочинением музыки сделали своё дело: пришлось расстаться с фортепианной педагогикой и перейти на кафедру композиции, а затем и возглавить её. Но это совсем не означало, что я забросил занятия на рояле. Наоборот, с удовольствием выступал как солист, играя свои сочинения: Концертино-токкату (во многих городах, с разными оркестрами), Квинтет (с различными струнными квартетами Москвы и Ленинграда). Апресовская выучка мне очень пригодилась. До сих пор почти каждый день занимаюсь на своем «Бехштейне», проигрываю этюды Шопена и всегда начинаю занятия апресовскими упражнениями.
Талантливый ученик Марии Вениаминовны Юдиной, Апресов был незаурядным пианистом. В его исполнении музыка любого автора звучала величественно, крупно, масштабно. Особенно убедительно он играл произведения Бетховена. Прекрасно помню исполнение им Пятого концерта Бетховена с оркестром оперного театра под управлением Ильяса Ваккасовича Аухадеева. Позднее я неоднократно слышал этот концерт в исполнении разных пианистов, а такого сильного впечатления больше не было. Наверное, не случайно известный дирижёр Курт Зандерлинг на свои гастроли в Свердловске пригласил Владимира Григорьевича с этим Концертом.
Событием в музыкальной жизни Казани стало и исполнение им Двадцати четырех этюдов Шопена в зале Дома офицеров. Это - редкий случай, чтобы пианист отважился на подобный подвиг. Прекрасно помню атмосферу того памятного вечера. Полный зал, собралась почти вся музыкальная интеллигенция города. Выходит Владимир Григорьевич во фраке, садится за рояль, и начинается священнодействие с грандиозного до-мажорного этюда. Двенадцать этюдов в первом отделении, двенадцать - во втором. Успех был огромный.
Я имел удовольствие слушать его как пианиста на каждом уроке. Он охотно показывал те или иные фрагменты моей программы, но повторить так, как он играл, мне никогда не удавалось, хотя я очень старался. Мне многого ещё не хватало: владения звуком, техники, а уж об опыте и говорить не приходится. Только к пятому курсу у меня стало более или менее получаться так, как он требовал. Человеческие качества Владимира Григорьевича были изумительными. Очень простой в общении, очень доверчивый, он всегда интересовался моими делами: как у меня дома, как Ася, как сын и т.д. Я часто бывал у него дома на улице Горького. Тамара Ханафьевна, его жена (тоже педагог консерватории), никогда не отпускала, не угостив меня чем-нибудь, а готовила она потрясающе вкусно. В семье Владимир Григорьевич был счастливым человеком.
Владимир Григорьевич относился ко мне как к своему сыну, и я платил ему тем же. Я его очень уважал и любил. Мне было горько и обидно, когда его сняли с должности проректора (прошла такая кампания по всем консерваториям). Он сильно переживал. И когда министерство предложило ему должность ректора института искусств во Владивостоке, он согласился и уехал вместе с семьей. Мне было очень жаль расставаться с ним. Проработав во Владивостоке лет пять, Владимир Григорьевич Апресов переехал в Ростов-на-Дону. Работая там в институте искусств, он получил звание заслуженного деятеля искусств РСФСР и учёное звание профессора. Там же он отметил свое 60-летие. Когда мне предложили командировку в Ростов-на-Дону, я с радостью согласился, и встреча с Владимиром Григорьевичем была очень приятна для нас обоих.
Вскоре Назиб Гаязович Жиганов снова пригласил Апресова в Казань на должность профессора. Я был счастлив, встречая своего любимого педагога и зная, что мы будем теперь общаться еженедельно и даже ежедневно в консерватории и дома. Так и получилось. Я бывал у него дома, сначала в районе улицы Тинчурина, в панельном доме, куда они приехали из Ростова, затем на улице Гоголя и, наконец, на улице К.Маркса, где им дали хорошую квартиру.
Переживания, переезды, волнения дали о себе знать. У Владимира Григорьевича развился панкреотит, который вскоре перерос в рак. Раньше, в «золотой» период его работы в консерватории, Апресов был бодр, подтянут и энергичен, хотя и много курил. Сейчас это был уже другой человек - усталый и печальный. Помню, когда он оказался в больнице и я приходил к нему в одноместную палату, во время всего разговора он держал меня за руку, не отпуская, как будто прощался. Я уходил от него со слезами на глазах, чувствуя, что это конец. Похоронили Владимира Григорьевича Апресова на Архангельском кладбище в солнечный июньский день. В последнее время я часто навещаю его могилу, считаю, что мой долг перед ним до сих пор не оплачен. Он дал мне путевку в настоящую жизнь, счастливую жизнь в музыке.
Отличный педагог, воспитавший множество талантливых учеников, своеобразный пианист, концерты которого становились всегда событием, общественный деятель и добрейшей души человек, Владимир Григорьевич Апресов оставил яркий след в истории музыкальной жизни Казани. Вместе с основателем Назибом Гаязовичем Жигановым он внёс значительный вклад в фундамент прекрасного здания, которое называется Казанской консерваторией».

Источники